ДАНТОН. О да, конечно. Это была самооборона. Мы не могли иначе… Тот, на кресте, нашел удобный выход! Ибо надобно прийти соблазнам, но горе тому человеку, через которого соблазн приходит!.. Надобно! Вот и у нас было это «надобно»! Кто осмелится проклясть руку, на которую уже пало проклятие этого долга? А кто сказал это «надобно»! – кто? Что это такое в нас прелюбодействует, убивает, крадет и лжет? Марионетки… Марионетки, подвешенные на верейках неведомых сил… Нигде, ни в чем мы не бываем самими собой! Мечи, которыми рубятся призраки, – только рук не видно, как в сказках… Ну вот, я успокоился.
ЖЮЛИ. Совсем успокоился, родной?
ДАНТОН. Да, Жюли. Пойдем. Пойдем спать!
УЛИЦА ПЕРЕД ДОМОМ ДАНТОНА
СИМОН, СОЛДАТЫ гражданского патруля.
СИМОН. Который пробил час в ночи?
IIЕРВЫЙ СОЛДАТ. Чего в ночи?
СИМОН. Час в ночи!
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. Да много их от захода до восхода.
СИМОН. Болван, времени сколько?
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. А ты на свой будильник погляди. Сейчас как раз под одеялами дубки подымаются.
СИМОН. Нам пора наверх! Вперед, граждане солдаты! Мы отвечаем за него головами. Живым или мертвым! Рука у него тяжелая. Я пойду вперед, граждане солдаты! Дорогу свободе!.. Позаботьтесь о моей жене. Ей не придется меня стыдиться!
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. Позаботимся, позаботимся. Она, я слыхал, и так не больно тебя стыдится.
СИМОН. Вперед, граждане солдаты, отечество зовет на подвиг!
ВТОРОЙ СОЛДАТ. Лучше бы отечество на обед нас позвало! Сколько дырок в людских головах понаделали, а в собственных штанах не заделали ни одной.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. Может, ты ширинку свою хочешь заделать? Ха-ха-ха!
ДРУГИЕ СОЛДАТЫ. Ха-ха-ха!
СИМОН. Вперед, вперед!
Врываются в дом Дантона.
НАЦИОНАЛЬНЫЙ КОНВЕНТ
Группа депутатов.
ЛЕЖАНДР. До каких пор будет продолжаться это избиение депутатов? Уж если Дантон под угрозой, то что же говорить об остальных?
ПЕРВЫЙ ДЕПУТАТ. Но что можно сделать?
ВТОРОЙ ДЕПУТАТ. Пусть ему дадут выступить перед Конвентом. Тогда успех обеспечен. Что они могут противопоставить его голосу?
ТРЕТИЙ ДЕПУТАТ. Это невозможно. Ведь уже есть специальный декрет.
ЛЕЖАНДР. Отменить его или сделать исключение!.. Я подам запрос. Надеюсь, вы меня поддержите.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОНВЕНТА. Объявляю заседание открытым.
ЛЕЖАНДР (поднимается на трибуну). Истекшей ночью были арестованы четыре депутата Национального Конвента. Я знаю, что среди них – Дантон. Имена других мне неизвестны. Но кто бы они ни были – я требую, чтобы им было дано право выступить перед Конвентом. Граждане депутаты! Я торжественно заявляю, что Дантон так же чист перед вами, как я, а я но думаю, что вы можете меня в чем-нибудь упрекнуть. Я не хочу обвинять никого из членов Комитета спасения или Комитета общественной безопасности, но у меня есть серьезные основания подозревать, что здесь замешаны личные страсти и личная ненависть, и они хотят отнять у свободы ее самых достойных сынов. Человек, единственно своей энергией спасший Францию в тысяча семьсот девяносто втором году, заслуживает того, чтобы его выслушали. Он вправе требовать этого, если его обвиняют в государственной измене.
Волнение в Конвенте, возгласы одобрения.
НЕСКОЛЬКО ГОЛОСОВ. Мы поддерживаем предложение Лежандра
ОДИН из ДЕПУТАТОВ. Нас избрал народ. Без согласия избирателей никто не может изгонять нас отсюда!
ДРУГОЙ ДЕПУТАТ. От ваших слов несет мертвечиной; вашими устами говорят жирондисты! Вы хотите привилегий? Перед мечом закона все головы равны!
ТРЕТИЙ ДЕПУТАТ. Мы не, позволим, чтобы Комитеты вырывали законодателей из убежища закона и швыряли их под нож гильотины!
ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕПУТАТ. Для преступления нет убежищ! Это для коронованных преступников убежище – трон!
ПЯТЫЙ ДЕПУТАТ. Только паразиты апеллируют к праву убежища!
ШЕСТОЙ ДЕПУТАТ. Только убийцы его не признают!
РОБЕСПЬЕР. Небывалое возбуждение, которое царит на нашем собрании, свидетельствует о том, что речь идет об очень серьезных вещах. Удастся ли некоторым людям одержать ныне верх над отечеством – вот как стоит вопрос… Как вы могли настолько отойти от своих принципов, что готовы сегодня предоставить отдельным лицам то, в чем вчера отказали Шабо, Делоне и Фабру? Почему такое предпочтение? Мне нет дела до похвал, которые кое-кто расточает здесь себе и своим друзьям! Мы слишком хорошо знаем цену этим похвалам! Нас не интересует, совершил ли данный человек тот или иной патриотический поступок; нас интересует весь его политический облик… Лежандр уверяет, что не знает имен арестованных. Но их знает весь Конвент. Его друг Лакруа – среди них. Почему вдруг Лежандр этого не знает? Да потому что он, наверное, понимает, что защищать Лакруа было бы уж вовсе откровенным бесстыдством! Он назвал только Дантона, полагая, очевидно, что это имя дает какие-то привилегии. Нет! Мы не признаем никаких привилегий, никаких кумиров!
Аплодисменты.
РОБЕСПЬЕР. Чем Дантон лучше Лафайета и Дюмурье, чем он лучше Бриссо, Фабра, Шабо, Эбера? Чего такого нельзя сказать о нем из того, что говорят о них? Разве их вы щадили? Чем он заслужил преимущества перед другими согражданами? Тем, что некоторые обманутые и те, кто потом распознал обман, сплотились когда-то вокруг него, чтобы под его началом ринуться к удаче и власти?.. Чем больше он обманывал патриотов, доверявших ему, тем неумолимей он должен испытать на себе всю строгость истинных друзей свободы!
Вас хотят запугать злоупотреблением властью, заключенной в ваших руках. Они кричат о деспотизме Комитетов, как будто доверие, оказанное вам народом и вами этим Комитетам, не является лучшей гарантией их патриотизма. Они делают вид, что безвинно дрожат. Но я говорю вам: кто в эту минуту дрожит, тот сам виновен, ибо никогда не дрожит невиновность перед оком общественной бдительности!
Бурные аплодисменты.
Меня тоже хотели запугать; мне намекали, что если опасность приближается к Дантону, ей недалеко и до меня. Мне писали письма, друзья Дантона осаждали меня, надеясь на то, что память о старой дружбе и слепая вера в несуществующие добродетели умерят мою беззаветную преданность делу свободы… Этим людям я заявляю: никто не в силах остановить меня, даже если опасность, угрожающая Дантону, угрожает и мне. Нам всем не помешает немножко больше мужества и душевного величия. Только преступники и трусы со страхом взирают на смерть ближних, потому что боятся беспощадного света истины, от которого их раньше заслоняла толпа соучастников. Но если такие души и есть на сегодняшнем собрании, то есть среди нас и герои. Предателей не так уж много; нам нужно снять всего несколько голов, и отечество будет спасено.
Аплодисменты.
Я призываю нас отклонить предложение Лежандра.
Все депутаты встают в знак единодушного одобрения.
СЕН-ЖЮСТ. Среди присутствующих, кажется, есть слишком чувствительные натуры, которым становится не по себе от слова «кровь». Постараемся с помощью некоторых общих наблюдений убедить их в том, что мы не более Безжалостны, чем сама природа и наше время. Природа бесстрастно и неотвратимо следует своим законам; вступив с ними в конфликт, человек погибает. Внезапные изменения в атмосфере, в расплавленной земной магме, нарушение равновесия водных масс, эпидемии, извержения вулканов, наводнения уничтожают людей тысячами. А что остается в результате? Незначительные, едва ощутимые перемены в физической природе, которые прошли бы почти незамеченными, не будь трупов на их пути. Так неужели же революции духа должны быть щепетильней катаклизмов природы? Разно идея, как и физический закон, но имеет такого же права уничтожать нее, что летает на ее пути? Разве событие, меняющее всю моральную природу человечества, не имеет права прокладывать себе дорогу по трупам? Абсолютная идея пользуется в духовной сфере нашими руками так же, как в сфере физической она пользуется вулканами и потопами. Какая разница – умирают люди от эпидемии или от революции? Прогресс человечества медленен – отсчет здесь ведется столетиями; и каждый шаг его оставляет за собой могилы целых поколений. Открытие простейших законов и принципов стоило жизни миллионам людей на этом пути. Не ясно ли, что в тюху, когда ускоряется поступь истории, выдыхается больше людей?
Вывод краток и прост: поскольку все мы созданы в равных условиях, мы все равны, если не считать различий, идущих от самой природы; поэтому каждый может обладать преимуществами, но никто не может обладать преимущественными правами – ни отдельный человек, ни группа индивидов.
Каждое звено этого принципа, примененного к действительности, отмечено своими жертвами; четырнадцатое июля, десятое августа, тридцать первое мая – вехи на его пути. Этот принцип был осуществлен за четыре года, в то время как в обычных условиях для этого понадобилось бы столетие, и вехи отмечались бы уже целыми поколениями. Что я; тут удивительного, если могучий поток с каждым новым разливом, после каждого нового поворота выбрасывает на берег трупы?
Нам предстоит сделать еще несколько логических выводов из этого принципа; неужели лишняя сотня трупов должна нас остановить?.. Моисей повел свой народ через Красное море в пустыню и лишь тогда основал новое царство, когда выродившееся поколение стариков перемерло в пути. Законодатели! У нас нет ни Красного моря, ни пустыни, но у нас есть война и гильотина.
Революция подобна дочерям Пелия: она разрубает человечество на куски, чтобы омолодить его. Из этого кровавого котла человечество, как земля из пучины потопа, восстанет во всей своей первозданной мощи.
Нескончаемый гул аплодисментов. Некоторые депутаты встают в порыве энтузиазма.
Мы призываем всех тайных врагов тирании в Европе и на земном шаре, всех, кто косит кинжал Брута в складках плаща, – разделить с нами этот торжественный миг.
Зрители на галерее и депутаты в зале запевают «Марсельезу».
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
ОДНА ИЗ ЗАЛ ЛЮКСЕМБУРГСКОГО ДВОРЦА, ПРЕВРАЩЕННОГО В ТЮРЬМУ
ШОМЕТТ, ПЕЙН, МЕРСЬЕ, ЭРО-СЕШЕЛЬ и другие заключенные.
