Актриса протягивает руку за розой, но Поэт обманным движением убирает розу за спину. Быстро поднимается с колена и, вальсируя под музыку «В парке Чаир…», обрывает один за другим лепестки розы. Оборвав, вручает Актрисе общипанный стебель. Затем, вальсируя и напевая, удаляется, снимает маску, садится за стол, наблюдает за Актрисой.
Актриса некоторое время смотрит на стебель, пробует танцевать с ним, прижимает к щеке, но укалывается и в ярости отбрасывает стебель прочь. Снимает маску, собирает с пола оборванные лепестки розы, подходит к столику Режиссера, высыпает перед ним лепестки, садится.
Картина четвертая
Особа. Ну как?
Режиссер. М-да… И такие идут в драматурги… Сплошные метафоры и символы… Да зритель плеваться начнет через пять минут. Он хочет мяса, крови, спермы… Да, да… И говнеца – тоже… Но это и есть наша распрекрасная етишкина жизнь…
Особа. Прошу при мне не выражаться.
Режиссер (публике). Ну блин, уже и нормальным языком сказать нельзя… (Особе). Пардон, мадемуазель! Но мне бы хотелось знать про место действия… Где все это происходит?
Особа. Место действия? А зачем? (Напевает) «У любви как у пташки крылья…» Любовь… Она – повсюду…
Режиссер. Хватит прикидываться.
Особа. Ну хорошо. Если это так уж важно, пусть местом действия будет квартира Актрисы. Допустим, она превратила ее в театр после того, как Поэт оставил ее…
Режиссер. …или она его…
Особа (публике). Ну вот, начинается… (Режиссеру.) У меня пьеса, понимаете? Пьеса! И в ней не может быть все так, как в этой… вашей… ети… Надо показывать жизнь не такою, как она есть, и не такою, какою должна быть, а такою, какою она представляется в мечтах… Ну например, Актриса в своей квартире играет перед кинокамерой Нину Заречную… Вот вы спрашивали – про что моя пьеса? Конечно же – про Актрису. Про то, как творческим усилием она выходит из тяжелого душевного кризиса…
АВТОР (встает, объявляет): Пьеса «Про это». Сцена третья (Садится.).
Особа натягивает маску Актрисы, выходит в центр кафе.
«Про это». Сцена третья
Актриса. На берегу чудного лесного озера жила-парила белоснежная чайка. Однажды по берегу шел Поэт-птицелов и забавы ради убил чайку, а мертвую птицу в качестве трофея преподнес своей Музе… Однако это была всего лишь тушка, душа же птицы переселилась в тело молодой прекрасной девушки, которая с тех пор стала звать себя «Чайка»…
Девушка «Чайка» полюбила Поэта-птицелова, а Поэт – соответственно девушку, что не мешало ему жить одновременно и с Музой. Спустя какое-то время девушка понесла, что вовсе не входило в планы Поэта-птицелова, и он окончательно вернулся к своей Музе, к прежним привычкам и удобствам, которые он очень и очень ценил.
Девушка тяжело переживала предательство любимого и через все это сделалась актрисой… (Увлекаясь, снимает маску. Зрителям – от собственного лица.) Любовь – вовсе не «про это», не то, что мы, людишки, себе навоображали – сладенькое, розовое, сю-сю… Любовь – это грязь, предательство… Огонь, который уничтожает все…
Уходит, садится за свой столик.
Картина пятая
Режиссер (Особе) А теперь послушай. Театр с самой собой и для себя никому не нужен. Театр имеет смысл только тогда, когда есть другой. Поэтому мое предложение – сделать местом действия постель…
Особа. Единство времени, места и действия… То есть от силы два часа… Нет, моей героине это не подходит.
Режиссер (после паузы). Ну что ж, если вашу возвышенную героиню постель не устраивает, то пусть местом действия будет хотя бы вот это кафе. Как говорится, на миру и смерть красна…
Особа (после паузы). Вы это серьезно?
Режиссер. Разумеется. Ведь у нас не обычный театр, а пла-то-ни-чес-кий. Про неземную любовь. Значит, в кафе Поэт и Актриса встречаются, беседуют, выясняют отношения… (Загораясь.) О! Посетителей кафе мы сделаем своими соучастниками. Они будут подыгрывать нам – и как зрители, и как эпизодические лица, и как греческий хор.
Особа. Греческий?!
Режиссер. Именно! Как в древнегреческих трагедиях.
Особа. А песни… тоже древнегреческие?
Режиссер. Еще какие древне…греческие… (Напевает.) «Вихри враждебные веют над нами…» (Задумывается. Напевает, прислушиваясь к самому к себе.) «Вихри враждебные…» Вихри… Враждебные… (Режиссер встает, энергично потирает руки, что, видимо, должно означать высшую степень творческого волнения. Поет с энтузиазмом.) «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы – пионеры дети рабочих…» (Садится за стол, что-то быстро записывает.)
Особа. А вы не боитесь?
Режиссер (не отрываясь от листа). Чего?
Особа. Что мы с этим хором можем пролететь.
Режиссер. Это как посмотреть. Помнишь, Ионеско? «Стулья»? Тоже сначала не получалось. Мучился, ночами не спал… Пока не подвел под все это бытовуху, и спектакль сразу пошел, зрители его полюбили. Мне кажется, что-то подобное нужно дать и твоим героям. Так сказать, соединение несоединимого…
Особа (после паузы). Не понимаю, зачем клонировать…
Режиссер. Ты о чем?
Особа. Да этот приемчик с бытовухой. Он у вас из спектакля в спектакль переходит. Вместе с музычкой. (Напевает.) «В парке Чаир распускаются розы, в парке Чаир… Ля-ля-ля-ля…»
Режиссер. Следишь, значит? Отслеживаешь…
Особа. И ничего не слежу. Слухи доходят…
Режиссер. Ну и наплевать! Тем более ставлю в разных городах. Все проходит за чистую монету.
Особа. А вот со мной этот номер не пройдет.
Режиссер. Другого режиссера найдешь?
Особа. Нет, зачем. Вы дали мне хорошие уроки. Теперь я, пожалуй, и сама смогу поставить.
Режиссер. Ну-ну… Сама себе драматург… Сама себе режиссер… Очень хотелось бы посмотреть, как у тебя это получится… (Напевает.) «Вихри враждебные веют над нами…».
АВТОР (встает, объявляет): Пьеса «Про это». Сцена четвертая.
Особа натягивает маску Актрисы, выходит в центр кафе.
«Про это». Сцена четвертая.
Актриса танцует, напевая «В парке Чаир…». Внезапно останавливается.
Актриса. Сегодня же отправлю ему письмо… Так и напишу: «Многоуважаемый господин Поэт! Кажется, Вы мечтали выдать меня замуж… Ну вот я и выхожу…» (Пауза.) Представляю, как он обрадуется… Ну нет, господин Поэт! Я вам такой радости не доставлю… (Достает мобильник, набирает номер.) Алё! Добрый день! Не узнаете? (Слушает.) Да, я вернулась. Чем занимаюсь? А разве вам господин Поэт не говорил? Он написал для меня пьесу, в которой я играю главную роль. Собственно, по этому поводу я и звоню – хочу уточнить, во сколько у нас репетиция? (Слушает.) Ну зачем же так грубо, я ведь могу и обидеться… (Слушает.) Вы бы хотели знать всё? С самого начала? Я бы тоже хотела. Всё. С самого начала. (Слушает. Сухо.) У меня к господину Поэту с самого начала был чисто деловой интерес. И остается… чисто деловой. Для меня самое главное – наши репетиции… (Слушает.) Вы его приватизировали? (Слушает.) Ах, вы порядочные люди… Ну, конечно, как же я забыла… У вас нет сифилиса и вы исправно платите за телефон… (Слушает.) Нет, дорогая Музочка, я совершенна трезва… Почему на «ты»? Да мы ведь с вами, кажется, не чужие: ваш Поэт написал для меня пьесу… (Слушает.) Как называется? У нее длинное название – «Без тебя мне не жить, не любить, не петь…» (Слушает) Ах, это вам? Тридцать лет назад… Я как раз пошла в первый класс… И что же, интересно, господин Поэт говорил при этом? Вы не подумайте, я не из простого любопытства… Это нужно для моей роли… (Слушает.) Так и сказал! Что не переживет, если вы… Боже! Какие страсти! Какие необыкновенные чувства! Я преклоняюсь… Да, да, я преклоняюсь… И я непременно скажу об этом господину Поэту… (Слушает.) Пожалуйста, не волнуйтесь… Вам не надо так волноваться… В вашем возрасте это чрезвычайно вредно… Будьте здоровы!
Отключает мобильник. Снимает маску. Возвращается за столик.
Картина шестая
Режиссер. Так вот какой он, твой театр… Спасибо, что предупредила… (Наливает водки, добавляет в рюмку валерьянки, выпивает).
Особа (трет руку в лангетке). Опять заныла… Наверное, на погоду… (Прижимает больную руку к груди, баюкает ее). Баю-баюшки, баю, не ложися на краю…
Звонит мобильник. Режиссер слушает.
Режиссер. Чувствую? Да ничего я не чувствую… Голова весь день раскалывается… От этой… е-тишкиной жизни… (Слушает.) Нет-нет… За такие деньги пусть она сама ставит… (Слушает). Тридцать тысяч… Ну это меняет дело… (Слушает.) Отлично! Передай, что завтра в шесть вечера буду у нее… (Выключает мобильник. Напевает: «В парке Чаир…»)
Пауза.
Режиссер. Ну что ты уставилась как этот самый на новые ворота…
Особа. А как же… наш спектакль?
Режиссер. Придется отложить. Жизнь, так сказать, вносит свои коррективы.
Особа. Значит, это правда?
Режиссер. Какая еще правда?
Особа. Ну… что вы в театре Тишкиной.
Режиссер. Мгм… Уже донесли!
Особа. Никто не доносил. Тишкина сама по телевизору хвалилась. Сказала, что хочет вытащить вас из нищеты…
Режиссер. Ха-ха! Она – меня! Уж скорее я – ее – из ее собственного дерьма! Скороспелка с улицы…
Особа. Как вы можете – с ней и со мной – одновременно? Ведь наши театры абсолютно разные.
Режиссер. С ней – для тела, с тобой – для души…
Особа. Ну-ну, продолжайте…
Режиссер. Чего продолжать, и так ясно.
Особа. Ах, вам все ясно… Так вот… Я никогда не хотела с вами… Вы мне отвратительны… Просто мне нужен был режиссер… На одну постановку.
Режиссер. Ну и дрянь же ты! Мало того, что берешь чужую жизнь и перекраиваешь ее бездарно…
Особа. Почему же – бездарно? Было бы бездарно, вы бы так не взволновались. К тому же беру не только чужую жизнь… Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда… Мои стихи тоже не ведают стыда…
Режиссер. Это не стихи, это самый настоящий донос.
Особа. А всё искусство – донос! Вот когда у меня будет своя личная жизнь…
Особа. Ты – и жизнь?! (Смеется.) Но это же несовместимо! Ты ничего в этой жизни не понимаешь… Ничего не умеешь…
Особа. Вы имеете в виду, что ли, эту… ети…?
Режиссер. Смотрите-ка! Мы, кажется, завидуем… Зависть, голубушка, очень нехорошая черта. Завидуют обычно неудачники… Весь мир пишет и ставит про нашу етишкину жизнь, а у нее, видите ли, свой путь, она пишет про другую жизнь и другую любовь…
